Я живу одна, так и не вышла замуж, мне 38 лет, но не вижу смысла заполнять пустоту кем попало. От этого и все твои «завихрения», говорит мама, она имеет в виду мою работу. В 90-ые денег не было совершенно, мы с Ильей, тоже с психфака, и c кем-то ещё, не помню с кем, задумали открыть парапсихологическое агентство. Дела быстро пошли в гору, на дворе лихие времена: по телевизору Чумак, в газетах — Глоба, а мы знай ездили по квартирам вычищать ауру и искать след присутствия негативных мыслеформ. Не деле — как по учебнику первого курса: неврозы, истерии и мании. Мы с Ильей за месяц навидались больше, чем за год на практике могли увидеть. Заказов становилось все больше, телефон не замолкал. Мы просто знали, как общаться с такими «психическими», но делали это на языке мистерии.

В больнице зарплату не платили, психологом зарабатывать не получалось, хотя наша профессиональная помощь явно многим требовалась. Но люди тогда считали, что если пойдешь к специалисту, то сразу упекут в психушку. А вот если к парапсихологу! Страна сошла с ума. По экстрасенсам, астрологам и потомственным ведьмам бегали все, даже доктора наук. Легко понять, почему за выезды мы прилично получали, но сейчас мне сложно вспомнить — как в то время мы не боялись? По тёмным подъездам, к чужим людям, потом возвращались домой с большими суммами наличкой. Вообще Илюха умный парень, но типичный очкарик, не то, чтобы женщину не защитил, он и за себя постоять не сможет. В наших мини-спектаклях я отвечала за театральную постановку, а коллега до сеанса составлял досье, подбирал «лечение» и держал «клиентов» под контролем, но кто занимался деньгами, я не помню.

И вот не выходит у меня из головы один случай. Нам домой позвонила девушка двадцати трех лет, у неё пропал ребёнок, но милиция, — в ту пору ещё милиция, да, — делать ничего не собиралась: мальчика не искали. И более того, даже дело не завели. Я говорю, что это очень печально, но мы не сыщики, а она повторяет «никаких доказательств, никаких доказательств». Что «никаких доказательств»? Оказывается, в милиции сказали, что нет никаких доказательств, что мальчик вообще жил на свете. Дома тоже никто не помнил, что у неё был ребёнок. Ну, думаем, все понятно, наш клиент, истерия. Очистка ауры с первичным анализом кармы, освещение квартиры водой из Иерусалима (у меня на удачу такой источник прямо из крана в хрущевке бьет), несколько ритуалов с «кладбищенской землей», купленной в магазине «Все для сада и огорода» и черными свечами, они тогда особо сильно действовали на впечатлительных.

Приехали в бывшую коммуналку, в одной комнате живёт её дед, в другой она с мужем, и третья — заколоченная дверь. Большая, деревянная с крестом, таких дверей не делают сейчас. Под потолком сталинки уже собирался вечерний мрак, на кухне горел свет, накрыли стол. Мужики развели руками — зря пришли, но нам предлагают выпить, не выгоняют. Совсем беда с Марией, говорят, двинулась головой, а ведь в школе была отличницей, выпятив нижнюю губу выпалил дед. Не было никакого ребёнка у неё никогда. История такая — приезжают они месяц назад утром с рыбалки, а тут милиция. Маша начинает искать какого-то мальчика, чуть не с ножом у горла — где его вещи? Где фото? Где пеленка из роддома? Ничего нет.

Понятно, что родственники беспокоятся, но в дурку девушку отдавать не хотят, потому и врача не вызывают. Говорят, помогите, чем можете, на все согласны. Отговорите её, мол, от этой навязчивой идеи, что у неё сын пропал.

Я решила поговорить с Машей. В своей комнате, опустив руки на колени и постоянно перебирая пальцами рюшки на подоле домашнего платья, девушка рассказала мне, как Митя родился, что роды были тяжелыми, она назвала номер больницы, где лежала. Маша даже поделилась, как в первые месяцы ей было больно кормить младенца грудью, как трескались соски. Бессонные ночи. Но потом девушка заулыбалась — вспомнила, как была счастлива, когда услышала первое слово сына, и как радовался его отец, когда мальчик сделал первый шаг.

— Почему они говорят, что его не помнят? — шёпотом кивнула в сторону кухни девушка. — Как можно-то, прости Господи, такой грех на душу взяли.

Я поняла, что Мария мне не врала, она сама верила в то, что говорит. На практике в больнице мы общалась с шизофрениками, часто пациенты с таким диагнозом способны довольно толково и убедительно говорить о своих безумных идеях, но в ее словах не было и намека на безумие. Но легче мне не стало, значит, передо мной совершенно нормальная мать, которая реально потеряла ребёнка. Я стала коситься в сторону её семейки, они подошли к открытой двери комнаты, слушали молча, стояли там, как провинившиеся дети. Дед с наколками, бритый налысо бандитского вида муж. Пусть он и смотрел на нас испуганно, как будто сам был шестилетним потеряшкой, но на лекциях нам рассказывали про таких вот социопатов, которые могут очень правдоподобно беспокоиться о пропавшей жене на допросе, только что расчленив ее тело в ванной. А может синька? Мог он по-пьяни долбануть ребёнка, дед его прикрыл, тело вынесли «на рыбалку», вещи спрятали. Ментам на лапу дали. И вот сидит эта хрупкая девушка и рыдает, не только потому, что потеряла сына, но и потому что её пытаются свести с ума. Еще и парапсихологов разрешили вызвать, мол, мистика да и только.

Мой коллега, помню, тоже качал головой, стоял в уголке, растерявшись, я подумала, что от этого бритого, если что, он не защитит. Но я почему-то была спокойна. Я до этого случая всегда чувствовала себя в безопасности, а вот потом — никогда. Мария рассказывала дальше.

— Митя все просил открыть заколоченную дверь, говорил, что это будет его собственная комната. Дед запрещал. Чужая комната, чужая. Да ведь там давно никто не живёт! Сколько себя помню, стоит закрытая, — говорит девушка навзрыд, — правда, думаю, сделаю Митеньке игровую.

Дед опустил глаза, я уловила, что он вздыхает и себе под нос бормочет «Митенька, имя еще придумала, какой такой Митенька», а затем вступил в разговор на полных правах.

— Нехорошая комната. Она всегда закрыта. С войны закрыта, я маленький был еще. Нет там никого, а кто-то ходит. Вздыхает по ночам. Вот её и заколотили.

— Кто там жил? — спросил Илья.

— Разве вспомнишь? Во время войны кто только не жил, эвакуированные.

Мы помолчали, дед открывал рот, но тут же закрывал его, делая вид, что вытирает усы и бороду рукой. Он вернулся на кухню и выпил стопку, которую предлагал раньше Илье или кому-то из нас.

— Старуха была, — продолжил дед, — соседка, всех своих мужиков потеряла. Всех у нее война забрала! И сына, и мужа, и отца. Страдала очень, от горя умерла, говорили. После нее и заколотили. Ходить там кто-то начал.

Он махнул рукой в сторону комнаты, как будто открещиваясь от ее существования, выпил еще и сморщился.

— Ну её! Закрыли, и хрен с ней. Я бы никому не советовал ее открывать.

— То есть поэтому вы внука туда пускать и не хотели? — спросила я с самым безмятежным видом.

Он выпучил глаза:

— Вы тоже поехали? Витя, она сумасшедшая тоже стала? — обратился он к мужу девушки. — Не было никакого внука у нас тут, ни одного мальчонку я не видел. Я бы запомнил! Давно говорю им — рожать, рожать надо, пока я помочь могу, я мотористом работал, у меня еще есть связи, я бы помогал и деньгами, и где посидеть с ребеночком надо, идите в театр там, в кино. Квартиру вот большую оставлю им. Вы меня за кого принимаете? Чтобы я с внуком что-то сделал?

— А я не говорила, что сделали что-то. А сделали? Почему комнату нельзя открыть?

— Можно, — равнодушно отозвалась Мария. — Открыла ему комнату я, дура. Когда дед с мужем на рыбалку уехали, мы там приборку устроили с Митей. Я пол помыла и вышла, а он остался. Захожу — нет его. И никто мне помочь не хочет, участковый приходил и ушёл, — девушка начала кричать, объясняя что-то сквозь слезы, — документов у меня на ребёнка нет. Фотографии пропали. Никто из соседей, говорят, ребёнка здесь не видел! Дед снова дверь заколотил. А где Митенька? Где он?

Я приказала дверь вскрыть. Дед наотрез отказался. Я настаивала, сказала, почистить ауру там надо. Пока я спокойно раскладывала на диване свечи и символы древней магии, из проволоки, найденной у помойки, внутри меня все колотилось. Нехорошее предчувствие, я косилась на телефон, не пора ли звонить ментам? В комнате кто-то есть. Может прямо сам мальчик? Закрыли ребенка и придумали историю. Илья внимательно наблюдал за лицами предполагаемого «папаши» и деда, тоже ждал, что они выдадут себя. Страх в глазах можно было объяснить скорым разоблачением.

— Готово, — сказал Виктор. — Только я туда не пойду. Хотите — сами, — и взрослый мужик перекрестился, а потом сделал шаг назад.

Я и сама захотела уйти, уйти вообще и из этой квартиры, и подальше от дома, забыть навсегда место и не вспоминать никогда. Я пожалела, что играю в магов, все зашло слишком далеко, квартира была жуткой, в комнате что-то вздохнуло. Илья отказался заходить. Делать нечего, сама все начала и сама теперь буду чистить ауру, что б ее. В комнате и правда чисто, старое рассохшееся черное фортепиано — оно и «вздохнуло» от прилива свежего воздуха и смены температур. На стенах вспученные местами обои в тонкую линеечку, довоенный стиль, цвет разобрать невозможно. Пустая кровать с голым панцирем немного раскачивалась, но это от сквозняка, наверное. Пружины растянуты временем, сколько тел они держали по ночам за все годы? На изножье кровати металлические шарики, я покрутила их, в детстве у бабушки тоже спала на такой, вспомнила я. Желтая плюшевая скатерть, квадратный советский деревянный стол, сервант в пыли, за стеклами стоят и смотрят на меня с портретов умершие люди. Что я ожидала от комнаты? Детский скелет? Ножи? Коробки с вещами мальчика и его «пропавшие» фотографии? Нет ничего особенного, проговорила я про себя. «Все нормально», — сказала я вслух, но самой хотелось выбежать и голыми руками снова заколотить дверь.

Мы уехали. Помочь не смогли. Просто не было сил, честное слово, но с тех пор меня не отпускает чувство — проходит время, а оно все сильнее — как будто не хватает чего-то в этой головоломке, какой-то паззл не сходится. И вспомнить я не могу то, что должна бы помнить. Что-то или кого-то … Я просыпаюсь ночью и записываю историю вновь и вновь. Ведь знаете что? В ту комнату я не одна зашла, первым шёл мой муж — он все проверил, чтоб я не боялась, окна подергал, а потом запустил меня. Он нас возил на «Ладе», носил деньги в напоясной сумке, я помню широкие плечи, стриженный затылок, мой муж бывший ВДВ-шник. Мне было спокойно с ним всегда. Илья не помнит, чтобы у меня был муж или даже друг ВДВ-шник, нет снимков свадьбы, я позвонила как-то матери спросить, был ли у меня муж? Она говорит, что это от работы у меня все эти «завихрения». Я вижу его по ночам, он снится мне в этой комнате. Может, просто все психологи немного психи? Мне 38 лет, я не замужем, никогда не была, да и просто не хочу заполнять пустоту кем попало, проговариваю я и сама стараюсь в это верить.